На той стороне кто-то крикнул: "Что вы стоите, помогите же!" Громадная, нестерпимая боль застила глаза, но я поползла… поползла, волоча на себе ставший вдруг неподъёмным рюкзак! Ещё немножко! Ещё метр!.. Вон врачи вынимают из "скорой" носилки, а четверо ребят в камуфле профессионально заняли позиции у краёв портала и вскинули короткие автоматы… Стреляют? Почему они стреляют? В кого они стреляют?.. Кто эти люди, выбегающие из-за портала?
"Далеко собралась, Первая?"
"Твою мать, Ульса! Ты?!! Где Дойлен?!!" — мысленно взвыла я.
"Не сопротивляйся, будет только хуже".
"Пошёл на хер, старый пень!"
Ещё метр…
Стреляйте, родные! Пришейте этого засранца!!!
Следующее мгновение взорвалось феерической болью. В мозгу прозвучало ненавистное "хе-хе" господина учителя, а портал…
Портал отключился за миг до того, как погасло сознание.
О мёртвые сердца! Чтоб над судьбой восстать,
Утраты и года вернуть и наверстать,
Чтоб сразу в двух мирах два урожая снять,
Возможность лишь одна: ожившим сердцем стать!
Омар Хайям. Рубаи.
1
Что это?
Какое-то пятно перед глазами… Никак зрение не могу сфокусировать…
Попытка стоила мне приступа головокружения и омерзительной тошноты. Пришлось снова закрыть глаза. Всё равно толку никакого.
Что скажет мне слух? Да ничего особенного. Как будто в туннеле сижу, и где-то там, в отдалении, слышатся многократно повторяющиеся эхом голоса, неразборчивая речь.
Знатно же меня приложило. Память не отшибло, и то хлеб, а то прямо мексиканские пятисотсерийные страсти бы получились — с амнезией и потерей ребёнка. Способность рассуждать тоже вроде при мне. Если бы ещё голова так не болела…
Похоже на хорошее такое сотрясение. Магический удар, которым угостил меня Ульса, приравнивается к удару кистенём по головушке.
Я успела пройти портал, или нет? Я в больнице?
Сознание, прояснившееся на минутку, снова заволокло туманом. Но туманом сна, а не забытья…
…Следующая попытка прийти в себя оказалась удачнее.
И сердце едва не остановилось.
Надо мной был не потолок, а богато расшитый полог средневековой, чёрт её дери, кровати!
— Она очнулась, госпожа моя!
Кто это? Не вижу… А, нет вижу. Одна женщина, склонившись надо мной, тут же с радостным воплем отскочила от кровати, а другая подошла и присела на краешек… Ну же, зрение, фокусируйся!
Риена?
Но как?!!
Видимо, этот вопрос отпечатался у меня на лбу. Заглавными буквами. Ибо возвратившееся нормальное зрение передало строгое лицо Риены с тонкой доброй улыбкой и чуть прищуренными глазами. Чёрт, я даже разглядела едва заметные ниточки морщинок в углах её глаз!
— Я приехала в столицу одновременно с вами, госпожа моя, — пояснила она, взяв меня за руку. Ладонь у неё была сухая и тёплая. — Оплатила проезд одной разорившейся ведьме, чтобы она приняла меня в прислуги. Теперь, простите, я должна вам жалованье за два года службы. Я отработаю.
— Но… почему… вы не… — слова хриплым карканьем слетают с непослушных губ.
— Я знала, что помешаю вам.
— А… Д… Дойлен… что… с ним?..
— Государь сейчас в отъезде, госпожа моя. Колдуны… то есть, бывшие Одарённые подняли мятеж в городе Беро, это в десяти лигах отсюда.
— Он… что?.. кто?..
— Простите, госпожа моя, — теперь улыбка Риены стала виноватой. — Уже пятнадцатый день пошёл, как господин Дойлен, уничтоживший Великий Артефакт, провозглашён государем.
Вот так. Молодец, Дойлен. Теперь ты у нас государь. Если поехал подавлять ведьмачий мятеж, значит, не всё в этом государстве прекрасно.
— Вы не волнуйтесь, госпожа моя, — продолжала экономка. — Государь окружил вас заботой, приказал слать гонца, едва вы придёте в себя… Что, госпожа моя? Пить?.. Лауса, воды!
Пара мелких глотков — и стало легче. Всего на пару секунд.
А потом меня накрыло…
Я не успела.
Артефакт уничтожен.
Дороги домой нет.
Когда болит тело, это очень неприятно. Но когда болит душа, никакая телесная боль не сравнится с этим… с этой пыткой.
— …А что если ценой его уничтожения станет твоё возвращение домой?
— Я заплачу эту цену.
Не думала, что меня услышит кто-то, кроме Дойлена. Но меня явно услышали и выставили счёт.
Пришлось заплатить. Есть кредиторы, от которых не скроешься.
Не могу винить Дойлена. Сама взяла с него обещание уничтожить Артефакт любой ценой. И, зная его, могу сказать точно: он сделал всё возможное, чтобы я вернулась.
Но этого оказалось недостаточно.
Пройти весь путь до самого конца, приложить столько усилий, стоять на пороге родного мира — и не успеть!
Господи, за что?!!
Я с усилием поднялась на постели, безумными глазами уставилась на Риену, обвела таким же сумасшедшим взглядом обстановку, закрыла лицо дрожащими руками и завыла, как по покойнику…
— Поплачьте, госпожа моя, — Риена обняла меня… не как мать — скорее, как старшая сестра. — Поплачьте. Легче станет.
Тяжёлые горячие слёзы — как на похоронах — не уносили боль, лишь позволяли ей не разрастись до смертельных пределов. Но я знала, как это бывает. Я не плакала на похоронах родителей. Два закрытых гроба — чтобы не травмировать родственников видом обгорелых останков — опустили в землю под наше с братом молчание. Потом по дороге с кладбища слышала шепотки бабулек: "Ты глянь, какие бессердечные детки, ни слезинки не уронили!" Дуры старые. Привыкли к показным стенаниям, когда скорбящие родственники слезами умываются и голосят, а через час, изрядно "помянув", уже смеются и анекдоты рассказывают. Было так больно, что "бессердечные детки" не могли даже плакать. Только потом, когда вернулись домой, провели скромный поминальный обед и выпроводили посторонних… Мы с братом обнялись и зарыдали в голос. Оба.