Гонец к Дойлену отправился через час. Я заявила, что сама напишу ему письмо. Пусть не торопится возвращаться. Подавление мятежа по любому важнее, чем моё здоровье.
Кстати, а кто теперь я во всём этом раскладе?
Пять дней я только и делала, что попеременно принимала то "дядю Жору", то "тётю Соню". Проще говоря, отъедалась и отсыпалась после еды, делая исключения только для коротких прогулок по коридору в сопровождении Риены и служанок. Только на шестой день — двадцать первый день без магии — я позволила себе более дальнюю прогулку. С третьего этажа на второй. Навестить Александра Батьковича. Ему по любому хуже, чем мне. Раны не только душевные, но и физические, да ещё такие паршивые, как проникающие в грудную клетку. Удивительно, как вообще выжил. То ли от природы крепкий, то ли Лис — великий лекарь… Нехорошо выглядел Саша, вот что я вам скажу. Его явно насильно тащили с того света, и он не испытывал от этого ни малейшего восторга. Весь его вид словно говорил: "Лучше бы я сдох". Вот это самое страшное: нежелание жить, когда человек умирает духом. Тело ещё здесь, дышит, ест, даже разговаривает, а душа — где-то за пределом, куда нет доступа живым. Увидев меня, он изобразил намёк на улыбку.
— Ты? — со зрением у него тоже неладно, как и у меня в первый день после пробуждения.
— Йа, йа, натюрлих. Женщина в белом и с косой, — подсаживаясь на краешек кровати, я продемонстрировала светлое платье, в которое меня обрядили служанки, и отросшую за полтора года косицу. — Не бойся, сегодня не заберу. Сама только пару дней, как на ноги встала.
— Жаль. А я думал… всё, пора… с вещами на выход, — Александр пошутил так же натянуто, как и я. — Хреново мне, Стана, — добавил он слабым, прерывающимся, отсутствующим голосом. — Вообще странно… как может быть хреново… покойнику.
— Ты жив, — возразила я.
— Я умер, — ответил он. — Меня убили.
— Ты жив, — повторила я. Без нажима. — И я жива. Просто мы с тобой неудачники, наверное, раз нас остановили.
— В паре шагов…
— Да. В паре шагов. Нам с тобой плохо. Больно, да. А покойникам всё равно. Значит, мы живы.
— Смысл?
— Мы должны жить там, где получилось, если не получилось жить там, где…должны. Наверное, мы здесь нужнее.
— Ты, может быть… Не я.
— В чём разница между нами?
— Ты… привязалась к этим… пацанам… И папаша их… Я не смог… ни к кому… Была одна женщина… Всё равно не смог. Запретил… себе. Оскорбил, чтобы ушла… Она и ушла…
— Испугался боли?
— Что?
— Прости, Саша, но это ты так поступил из страха, — вздохнула я. — Испугался, что оставишь ей кусок души, а обрубок будет болеть. Я… не побоялась. А теперь болит с другой стороны…
На пару минут в комнате повисла неловкая тишина. Сандер переводил дух, а я размышляла над его словами. Зачем жить, спрашиваешь? Я ещё не знаю. А ты уже не знаешь. Вот в чём разница.
— Мы — калеки, — сказала я на прощанье. — Но и калеки находят смысл в жизни. Живи, Саша. Живи, и найдёшь.
— Что? Смысл?
— И его тоже.
— Тебе проще…
— В чём?
— В том, что… далеко ходить не надо… Этот, папаша пацанов который… Он теперь типа король… влип не по-детски… Спорю на свой "Глок"… замуж тебя потащит…
— Я могу не согласиться, а он не будет принуждать меня силой.
— У тебя теперь… выбора нет. Или замуж, или сдохнуть… Лучше согласись… Не потому что последняя женщина… для мужика — это всегда… серьёзно… а потому что иначе тебя разорвут… Может, он и… справится… спасёт от войны этот кусочек страны… Крови ещё прольётся… Но тебя он убережёт… Иди, Стана, хреново мне…
— Смысл есть всегда, — на пороге я обернулась. — Живи, Саша. Помереть мы всегда успеем. Не хотелось бы, чтобы это случилось так рано и… так бессмысленно.
Я ушла, "сдав вахту" хитро подмигнувшему мне Лису. Здесь было над чем подумать. Сандер — ему, кстати, нравилось это прозвище — не открыл Америку. Но он не догадывался, как его слова меня напугали. У нас с Дойленом был магический договор. Магический. А магии больше нет. Что если его чувство, родившееся во время нашего путешествия, тоже ушло, следом за магией? Что если он, явившись сюда после усмирения бунтовщиков, действительно начнёт относиться ко мне как к трофею? Хочу — женюсь, хочу — просто забавляюсь, не хочу — сбагриваю надоевшую игрушку куда-нибудь подальше. Остановить его я смогу только пулей. Только потом останется самой застрелиться.
Кстати, о пистолете. Вернувшись к себе, я первым делом проверила рюкзак. Всё на месте. Его, похоже, даже не открывали с тех пор, как… Три недели по-нашему и две с одним днём — по здешнему. Кобура с ПМ и запасными патронами лежала отдельно, но в том же сундуке. Лучше держать под рукой, мало ли что, в самом-то деле.
А вечером меня навестил Лис. Я велела служанкам принести ужин на двоих, и дядька отнёсся к приглашению за стол весьма благосклонно.
— Поправится он, земляк твой, — сказал он, перемалывая мясо своими крепкими зубами. — Раньше как из могилы глядел, а сейчас лежит, думает. Что ты ему сказала?
— Что не хотела бы помирать так рано и так глупо, — ответила я. Мой ужин был намного легче: кусочек ветчины, сыр и хлебец под стакан молока.
— А, вот оно как… Задели его твои слова, видать.
— А меня задели твои, — я постаралась сказать это как можно спокойнее. — Не знаю, помнишь ли ты собственное предсказание… Как мне кажется, помнишь, хотя, мне говорил другое… Так вот, за что я не люблю предсказателей, так это за расплывчатые формулировки, которые можно натянуть на какую угодно ситуацию и объявить правдой.